http://www.pseudology.org/Eco_Umberto/P … azika2.pdf

многие из первых путешественников сообщали, что первоначально контакты с туземцами происходили  с  помощью языка жестов. В этом смысле универсальность жестов сопрягалась с универсальностью образов (среди первых трактатов на эту тему см. Giovanni Bonifacio, «L'arte de' cenni» («Искусство знаков»),  1616 г., а общий обзор  —  Knox  1990).

Существует  лишь  одна система с широчайшим радиусом распространения и  по­нимания, и это система кинематографических и телевизионных образов,  которые,  вне всякого сомнения, считаются  «языком»  и понятны людям на всем земном шаре.

Самым обескураживающим документом, касающимся  бу­дущей  судьбы  образных  языков,  является,  судя  по  всему,  ра­порт,  составленный  в   1984  .  Томасом  А. Себеоком.   Как сообщить этим  «чужим»  посетите­лям,  что  зона  представляет опасность?
Возможным  решением  было  бы  установить  отрезки  вре­мени протяженностью по три поколения (рассчитав, что в лю­бой цивилизации  язык не  меняется ощутимо  от деда  к внуку) и  оставить  инструкции,  согласно  которым  в  конце  каждого  периода  сообщения  переформулировались  бы    cоответствии  с  семантическими  условностями,  существующими  на данный момент.  Но такое решение предполагает социальную и  территориальную непрерывность.  Другой выход состоит в том,  чтобы заполнить зону посланиями всех возможных типов,  на всех языках и  во  всех
семиотических системах,  рассчитывая на статистическую возможность того,  что хотя  бы одна система останется  понят­ной  будущим  посетителям (Но  и  это  решение  предполагает  хоть  какую-то,  пусть  хрупкую,  культурную  не­прерывность.)
было  предложено  то  самое,  что  в  действи­тельности произошло в минувшие тысячелетия. Исчезли  егип­тяне,  хранители  языка, остался миф, текст  без кода или с утраченным кодом,  над которым  мы  неустанно  бдим,  тщась из последних сил постичь  его  тайный  смысл.

(примечание Лиса: нелогичный вывод - пирамиды маркируют места захоронения отходов, представляющих опасность =) тоже пустыня, кстати)

только  наши  «демократические»  иллюзии  заставляют  нас  думать,  что  со­вершенство  идет  рука  об  руку  с  универсальностью.
возникает  весьма  оправданное  подозрение,  что  все  истинное  неизвестно  боль­шинству  и  предназначено для  немногих
Средневековое  христиан­ство гласит о спасении, которое обещано именно смиренным -   то  основное,  что нужно для спасения, могут понять все.

Тритемий  «Polygraphia»,   «в  третьей  книге  содержится  искусство,  с  помощью  которого даже профан,  знающий  один  только  родной  язык,  ожет  за два часа научиться  читать,  пи­сать  и  понимать  по-латыни».

Борхес приходит к выводу, что любая классификация мира будет произвольной  и спорной. (примечание Лиса: передавая тем самым привет Уткину)
к такому же драматическому утверждению  вынужден  склониться  и  Лейбниц.

большинство  призывов  к  универсальному  языку исходило в XVI—XVII вв. именно с Британских остро­вов, потому что европейцы смеялись над неспособностью англичан (некогда довольно хоро­ших ученых) изъясняться на латыни.

проблема обучения  языку  человека,  глухонемого  от  рождения

В  научных  дисциплинах  потребность  в  новых  системах  условных  обозначений.

проблема  выбора  звуков для  слов,  ведь  ка­кие-то  звуки  приятны  и  легки  для  одного  народа  и  неприят­ны  для  другого.

проблема Подлинной Философии: вывести  систему  ясных  и  простых  понятий - перечислить  простые  идеи,  от  которых  происходят  все  прочие идеи, какие мы способны помыслить, и присвоить каж­дой  определенный  знак,  мы  бы  смогли  разработать,  как  дела­ем  это для чисел,  что-то  вроде  математики мысли

некоторые  семанти­ческие  феномены  происходят от того, что содержание  определя­ется  в  терминах  словаря,  а  не  энциклопедии.
(содержание  анализируется  на  основе  металингвистических  первоначал, а не прямого знания о мире)
современный  зоолог  прекрасно  знает,  что  его  таксономия  классифицирует,  но  не  определяет  и  не  выражает  природу  вещей

«древо  Порфирия»  (оно  было  изображено  в  «Исагоге»  неоплатоника Порфирия (II—III вв.) и, пережив века, осталось незаменимой  моделью для разработчиков)
для  характеристики  сущности  чего-то  выбираются  такие  атрибуты,  что  каждый  из  атрибутов,  взятых  по  отдельности,  имеет  большую  распространенность,  чем  субъект,  но  все  вместе  имеют  распространенность,  равную  субъекту

слова,  использованные  в  этих  описаниях,  уже  не  псевдопервоначальные,  как  в  метаязыке  таксонов:  это  —  слова  обычного  языка,  использованные  с  диагностической  целью. А  для  разработчиков  априорных  языков  каждый  элемент  выражения должен  был недвусмысленно выражать все свойства обозначенной вещи. Это противоречие.

философ должен создать:
1) классификацию  знания (план содержания)
2) грамматику, чтобы  знаки  соотносились с вещами и понятиями (план  выражения).

дихотомическое  де­ление  весьма способствует  запоминанию

вопрос о том, как классифицировать,  а следовательно, именовать  сложные  существа,  должен  решать  сам  пользова­тель  языка.  Похоже,  язык, задуманный для того, чтобы устранить дву­смысленности в определениях,  вместо этого отдается во власть пользователя и зависит  от его способности  к языковому  твор­честву.

идея, что всякий  гла­гол  может  быть  сведен  к связке  и  прилагательному
«мы  любим»  представляется  в  виде четырех первичных элементов,  «мы  +  настоящее  время + связка  + любящие»

его  проект  не  мог  не  предваряться  чем-то  вроде  гран­диозного критического разбора всей совокупности знаний,  не­обходимого  для  выделения  элементарных  понятий,  общих  для  всех  разумных  существ (анализировал как  общие  идеи,  так  и эмпирическое знание)

Уилкинс даже  решился  на  смелый  поступок:  из его таблиц, а также и из словаря исключены такие мифоло­гические существа, как сирены, Феникс, Грифон, гарпии, потому что  они  не  существуют

мы увидим,  что всего лишь девять глифов, указывают как виды, так и раз­личия,  и  может  показаться,  будто  в  каждом  роде  только  де­вять видов.
(прим Лиса - не, это ж факт, что мозг оперирует с 5-9 предметами. Уилкинс молодец)

В ха­рактеризующем  языке,  не  основанном  на  двойной  артикуля­ции, которая присуща естественным языкам (где звуки, лишен­ные  значения  сами  по  себе,  складываются  в  синтагмы,  наделенные  значением),  минимальное  изменение  звука  или  знака  чревато  изменением  смысла. 
Неудобство порождается именно тем, что должно было бы представлять  собой  сильную  сторону  системы,  то  есть  мето­дом   сочетаемости   через   атомарные   признаки,   который   при­водит  к  полному  изоморфизму  между  выражением  и  содер­жанием.

сле­дует  предполагать  существование  некоей  лингвистической  власти,  которая  позволила  бы  нам  «помыслить»  нечто  новое.
изобрести  его  труднее,  чем  в  естественных  языках (Knowlson  1975,  р.  101).

поскольку число  явлений  бес­конечно  (о  чем  уже  говорил  Далгарно),  им  невозможно  на­вязать  какую  бы  то  ни  было  иерархию.

знак сообщает нам,  какое место  зани­мает  собака  в  общей  системе  зверей.  Он  не  дает  достаточно  информации,  чтобы  узнать  собаку  и  отличить  ее  от  волка. Тот,  кто  стал  бы  использовать этот  язык как  ес­тественный,  должен  был  бы,  чтобы  понять  знак,  хранить  в  памяти всю информацию. Но в точности то же самое  требует­ся  и  от  человека
сам объем энциклопедической инфор­мации,  который  кроется  за  таблицами  предполагаемых  перво­основ,  коренным  образом  противоречит  построению  знака по признакам

Деление  отличается  от  классификации  тем,  что  классификация основывается на неотъемлемых  свойствах  предметов,  которые  следует  распределить, а деление определяется целями,  к  ко­торым  мы  предназначаем  эти  предметы.

своеобразие Лодвика в том,  что он  оттал­кивается  не  от  существительных  (имен  личных  или  родовых,  как  велела  традиция,  начиная  от  ристотеля  и  вплоть до  его  времени),  а от схем действия
отважно  выступил  против  неистребимой  традиции,  согласно  которой  в  глоттогони­ческом процессе имена существительные должны предшествовать  глаголам

традиции  индийских  грамматистов,  которые  обра­зовывали санскритские слова от глагольных корней

Авторы  философских  грамматик,  сводя  грамматику  к  логике,  не замечали волящего аспекта мысли

Тот,  кто  упорядочивает  биб­лиотеку,  часто  не  знает,  в  какую  секцию  каталога  поместить  ту  или  иную  книгу  (см.  Serres  1968,  р.  22-23).

«Книга  перемен»  долгие  века  считалась  очень  древней,  созданной в незапамятные времена, хотя более  позд­ние исследования относят ее к III в. до н. э.

обучение  похоже  на  дрессировку  животного,  которого  многократно  подвергают  воздействию  одного  и  того  же  стимула,  предлагая  некий  знак  одобрения  при  адекватной  реакции. Считается,  что  с  помощью  подобной  методики  можно  сооб­щить значения понятий «почему»,  «как»,  «если»,  «знать»,  «хо­теть»  и «играть». 

Линкос создает  впечатление  почти  исключитель­но  «умственного»  языка  (его  экспрессивная  поддержка  сво­дится  к  электромагнитным  явлениям).

Во всех проектах Искусственного интеллекта  так или  иначе  проявляются проблемы априорных философских языков

некоторые  ищут  язык  мышления  не  в  абстракциях платонического  типа,  а в  нейро-физиологических  структурах  (язык  мышления  есть  также    язык  мозга,  это  своего  рода  программное  обеспечение,  осно­вывающееся  на структурах вычислительного механизма).  По­пытка  нова (15-ый век).

(примечание Лиса: эх, книжка-то на самом интересном месте закончилась)

Отредактировано Лис (2017-08-05 00:58:42)